...Сегодня — вернее, уже вчера — утром я смог самостоятельно перевернуться со спины на живот, а потом даже встать с постели и одеться. Вчера — вернее, уже позавчера — это было выше моих сил. Да ещё эта врач, решившая, после того как общими усилиями меня привели в вертикальное положение, таки нащупать этот застуженный поясничный нерв для полной уверенности в том, что перед ней не симулянт.

Не понятно, каким образом — на ногах — я прожигал вторник—четверг со смежниками в одном из санаториев под Гродно — и даже прочитал им два доклада между утренним оздоровительным отвращением к еде и вечерним опустошительным бильярдом. Во время второго доклада, правда, голос пару раз перехватило от боли, но это, вроде, заметили только те, кто нечаянно смотрел мне в лицо. Не понятно, каким образом я вообще пережил вечер и — уже больным — ночь с понедельника на вторник; как я там вставал, как ходил и как ложился.

Эстонка у административно-лечебного корпуса:
— Не обижайся, ты очень медленно идёшь и выглядишь, как задумчивый профессор.
— Да, я размышляю о кантовской вещи в себе.
Нехорошо смеяться над увечными. Впрочем, я не в обиде.

Держался на морально-волевых? Или попросту растрясло в этом чёртовом микроавтобусе по пути домой из Друскининкай? Знал бы, что будет микроавтобус, не пошёл бы ни в какую зелёную кафешку с демократичным названием «Шкварка» (Spirgas), а сразу рванул бы в Вильнюс — пусть голодный и трезвеющий, — но на большом автобусе с плавными рессорами...

Таким образом, безо всяких дополнительных усилий я продержусь без грамма выпивки по меньшей мере с пятницы по четверг. — Как-то всё не очень хорошо получается. Скорее всего, тоже не засчитывается.