Леонардас Гутаускас. Паром: Отрывок из повести. — Пер. с лит.

[rBo3Db]

Давненько я ничего не переводил для тебя, дорогой мой читатель, не обременённый знанием литовского языка. По делу не переводил, и без особой нужды.

Не было никакой возможности не перевести отрывок из повести Гутаускаса «Паром» — после того, как одна интеллигентствующая дама, весьма, к слову, гордящаяся своими радикально-националистическими взглядами, поделилась с нами, в смысле, двумя конторскими клерками, своим удивлением от того, что кто-то где-то по-русски назвал её фашистским недобитком. Я в ответ наказал её тем, что уследил некоторую связь между её, как она сама говорит, единственным русским другом и одним бойцом истребительного батальона (в повести Гутаускаса они предстают перед читателем в виде кровожадных ублюдков) и в течении пяти минут для профилактики называл её фашистским недобитком.

В целом, достаточно для вступления. Ниже собственно текст. И вот ещё что: это уже избитая трагедия какая-то, когда литовец, в частности, Гутаускас, начинает что-то там писать, как ему кажется, на русском языке.

4

После перестрелки у Слободы они отступили. Если доберутся до Реки и переправятся на пароме Иакова, нам их уже не взять — зная это, мы во всю гнали лошадей, торопились, как могли. И всё равно не успели. А солнце

уже спускалось…

уже спускалось за чернеющий ельник.

Когда, наконец, мы выехали на берег, оказалось, что они уже высадились и ушли, и паромщик собирался вязать к мосткам свой староверский паром, который построил и передал ему отец, Иосиф. Оставалось немного подтянуть паром и пристать к мосткам.

Но капитан Стриженов, соскочив с повозки, выхватывает наган и орёт:

— Иаков, слышишь, гони сюда паром. Слышишь, сволочь!

А тот словно и не слышит, ещё немного подтянет, привяжет — тогда и послушает.

Я тоже пытаюсь докричаться: дяденька, да пригони ж ты паром, больно зол капитан. Но Иаков и меня не слышит. Для него я всего лишь сопляк, ненароком приставший к взрослой компании, может, он и не знает даже, что я — Антошкин брат.

Нервы у Стриженова не выдерживают, раздаётся выстрел. Вижу, как паромщик всем своим огромным телом вздрагивает, будто кто-то невидимый огрел его кнутом по спине, но трос не отпускает.

— Плыви, Йонас, пригони паром, — приказывает капитан. — Вижу, на чьей стороне эта старообрядческая сволочь. Ну-ка, быстро!

Вода в реке ледяная, на дворе поздний сентябрь, винтовка тянет в пучину. Плыву наискосок, прям как собака с костью в зубах. Наконец, удаётся зацепиться за борт баркаса, карабкаюсь, скольжу по доскам и не могу оторвать глаз от белеющих кистей Иакова. Натянутый трос звенит, как струна. А солнце уже цепляется за еловые зубья, такое холодное, хмурое, ещё немного — и пропадёт за ветвями в топях, болотах, спрячется в этом глухом, только лесным братьям знакомом мире. Они уже в безопасности. Враги моего брата Антанаса и новой власти. Они уже скрылись со своими ранеными и убитыми.

— Руби, подлец, руби! — кричит капитан и палит из нагана в холодное вечернее небо, тронутое багрянцем. Ободряет себя и солдат.

Да как же рубить человеческие руки, неужели мы и впрямь такие, как о нас говорят, — упыри, опьяневшие от запаха крови, упившиеся кровью?

Мне бы освободить ноги Иакова, перебросить его через перила да так и оставить висеть, самому же ухватиться за трос и тянуть — уж, наверное, хватило бы сил. Может, и хватило бы, только знаю, что не сделаю ни шага вперёд, ни к чему не притронусь.

Слышу, как, захлёбываясь, подплывает солдат, — ему тоже приказано пригнать паром.

Карабкается на баркас, поднимается на палубу и ругается: сволочь, трус проклятый. Поскальзывается, хватается за перила, на шее — винтовка, в руке — лопатка.

И вдруг как врежет мне прикладом в грудь, по голове: сволочь, трус проклятый, буржуйский выродок!

5

Лежу на досках, прихожу в сознание и слышу, как

что-то тяжёлое…

что-то тяжёлое камнем падает в воду.

Открываю глаза, вижу бледно-серые ладони Иакова. С них капает кровь. Тела нет — оно сброшено в Реку и теперь плывёт к морю, чтобы на дне его обрести покой.

Солдат изо всех сил тянет трос, старается править баркасами так, чтобы их потоком относило к берегу.

Приказные, требовательные слова капитана Стриженова: молодец, Кондрашин, тяни, старайся, тяни, не мешкай, давай!..

Паром понемногу разворачивает чёрные носы своих баркасов наискосок течения. И, наверное, Реке кажется, что это Иаков вновь кого-то переправляет. Кто знает, может Кондрашин, ростом почти не уступающий Иакову, в какой-нибудь русской деревне возил людей на таком же пароме через широкую реку. У солдата на плече две винтовки — одна из них моя. Знаю, что меня ждёт наказание, но страха не чувствую.

Паром удаляется, руки на тросе качаются, словно две бледно-серые птицы, два сапсана присели отдохнуть перед дальней дорогой к окраине неба.

Раздаётся стук баркасов о бревна мостков, слышится шум суетливой погрузки, капитан всё понукает, да Кондрашин всё ругается: сволочь. Ругается уже не злобно, обыденно так, запросто, словно произносит моё второе имя, только по-русски.

@темы: контора, агитпроп, техперевод